Роли
Кореневой в этих спектаклях – это особые страницы в истории русского
театра. Зрители ощущали в ней наивную безжалостность юности, прелесть
и тайну. Она много играла – Зинку в «Мизерере» Юшкевича, Сольвейг
в «Пер-Гюнте», Лизу в «Горе от ума», Аню в «Вишневом саде»… После
«Братьев Карамазовых» и роли Лизы в «Николае Ставрогине» (инсценировке
романа Достоевского «Бесы») к ней пришла уже поистине громадная
слава. Достоевский был особенно близок ее артистическому дарованию.
Она играет во всех постановках Достоевского в Художественном театре
– в роли полубезумной Татьяны Ивановны в «Селе Степанчикове» она
была гениальна. Она была идеальной актрисой для воплощения женских
образов Достоевского. Снимается Коренева и в кино. Открытки с ее
фотографиями продаются в киосках, ее портреты работы Бакста, Добужинского
и Сомова выставляются в галереях, а репродукции их печатаются во
всех крупнейших журналах.
В период с 1904 по 1920 год она была в расцвете своей
популярности и своего таланта. Ее отличало чувство стиля и редкий
артистизм. В те годы Лидия Михайловна Коренева, красавица с изысканным,
твердым, мечтательным лицом, с ярким драматическим талантом и немалым
комедийным дарованием, вела практически весь репертуар Художественного
театра.
Она составила себе славу самой элегантной женщины
не только в своем родном театре, но и во всей Москве. Коренева была
любимой клиенткой знаменитой Надежды Петровны Ламановой – благодаря
своему потрясающему вкусу, смелости в одежде, тонкому чувству моды
и идеальной фигуре. Про Ламанову говорили, что ее платья были не
то что модны, а находились впереди европейской моды. Именно Ламановой
Художественный театр обязан своими костюмами ко множеству самых
красивых постановок – с 1901 года Ламанова сотрудничает с театром,
а с 1932 становится штатным консультантом по костюмам. По тому,
что носила Коренева, все модницы Москвы шили себе туалеты. Ольга
Глебова-Судейкина писала своей подруге в Петроград: «У нас тут новая
мода. Будешь на выставке – посмотри, как одета Коренева. Теперь
все стараются одеваться именно так». Необыкновенная элегантность
отличала ее до самых последних дней.
После
революции все стало меняться в ее жизни. В 1918 году была признана
неудавшейся и отменена постановка пьесы Блока «Роза и крест». В
сезон 1920-21 года ее ввели вместо Ольги Книппер-Чеховой на роль
Елены Андреевны в чеховском «Дяде Ване» - играть после Книппер было
очень нелегко. Эта роль не была ее удачей. Начинался новый период
в жизни актрисы. Уходила молодость, а расставаться с молодыми ролями
она не хотела. За всю свою долгую жизнь Коренева так и не сыграла
ни одной возрастной роли. От одиночества, стародевичества и растерянности
у нее стал портиться характер – и без того довольно тяжелый. Теперь
ее уже называли «самой капризной актрисой Художественного театра».
Находиться с нею рядом становилось все тяжелее.
Единственными близкими ей людьми оставались Станиславский и его
жена, Мария Петровна Лилина. В 30-е годы в доме Станиславского Коренева
была своим человеком. Она была по-настоящему предана им. Во время
войны, когда вся труппа театра уехала в эвакуацию, она единственная
осталась в Москве ухаживать за больной Лилиной – у нее была саркома,
ей сначала ампутировали ногу, потом руку. Коренева оставалась с
нею до самой смерти Лилиной летом 1943 года.
Близость к семье Станиславского не способствовала
сближению Кореневой с Немировичем-Данченко. Он открыто говорил о
том, что не доверяет ей. Активно не любил ее и Михаил Булгаков,
когда в середине 30-х годов работал в Художественном театре над
постановкой своих пьес – сначала «Дней Турбиных», а затем «Мольера».
В « Мольере» Коренева репетировала и играла Мадлен. Автор был ею
очень недоволен. Коренева была недовольна им. Она не выносила Михаила
Афанасьевича. Когда тот писал свой знаменитый «Театральный роман»,
он отомтсил ей и вывел Кореневу в образе Людмилы Сильвестровны Пряхиной
– неуравновешенной и вздорной актрисы, которая так напугала своей
фальшивой истерикой кота, что тот порвал занавеску.
Когда, уже в 60-е годы, «Театральный роман» был опубликован,
Коренева в бешенстве позвонила вдове Булгакова, Елене Сергеевне,
и наговорила ей грубостей – как она посмела публиковать этот пасквиль,
написанный Булгаковым на людей, которые спасли его от ареста… Старики
МХАТа верили, что это именно благодаря им Булгакову удалось избежать
репрессий.
|